Закончилась жизнь беловежских подписантов Шушкевича и Кравчука, разваливших Союз

Так дружно ушли, что впору неверующим уверовать в провидение. Судьба-злодейка, жизнь-копейка. Следом за Шушкевичем отбыл в вечность Кравчук. Минуты их славы в далёком прошлом, десятилетия их позора ещё продолжаются.

Как символично, что ушли они под звуки канонад, которые породили своими подписями в Беловежской Пуще в декабре 1991-го. Как трагично, что ничего, похоже, не поняли и ни в чём не раскаялись. Хотя… Чужая душа — потёмки. И являлись ли им призраки сотен тысяч бывших советских граждан, сгинувших в войнах и смутах, которые породили их отточенные подписи на бланках в резиденции Вискули?

11 лет назад я готовил материалы к 20-летию распада СССР и захотел пообщаться с этими вельможными старцами, советскими патриархами, разрушившими свою страну. Мне казалось, что они знают какую-то тайну, какую-то скрытую причину произошедшего, неведомую нам, простым смертным, и потому, возможно, весомую и оправдывающую их странные и жуткие действия.

Квартира Вячеслава Шушкевича располагалась в советской панельной девятиэтажке на окраине Минска. Ну, может, не совсем окраина, но от метро далековато, в подъезде сломан код, старый лифт поднимал на этаж с таким скрипом, что, казалось, развалится со скоростью Союза.

Скромно обставленная двушка с осыпавшейся ёлкой в углу — Новый год был недавно. Табуретки на тесной кухне, фотки в рамках. Кажется, даже советский ковёр, полинявший и пыльный, висел на стене.

Я будто очутился в своём советском детстве, здесь словно машина времени вернула меня в атмосферу позднего СССР. Хозяин был приветлив и вежлив. Его супруга, заметно моложе его, бодра и предупредительна. Он говорил охотно, его трудно было остановить. Было видно, что его давно не посещали журналисты. А выговориться ему хотелось.

Я ошибочно думал, что это запоздалая рефлексия. Но по мере разговора стал понимать: это оскорблённое забвением чувство собственной значимости, значимости исторической. Он был уверен, что его личность причастна к величайшим событиям истории.

Шушкевич не выпячивал бахвально свою роль, но скромно подчеркнул, что именно он первым сказал, что готов подписать документ об упразднении СССР, поймав на себе испуганные взгляды Кравчука и Ельцина.

Он говорил о соратниках по Беловежью с лёгким пренебрежением советского интеллигента в отношении партийных номенклатурщиков: карьера Шушкевича шла не по партийной линии: простого советского физика наверх выплеснула перестройка, и он подчёркивал, что свободен от партийного прошлого, а потому смел, демократичен и безрассуден.

Совсем не то Ельцин — бывший первый секретарь в Свердловске и Москве. Не то Кравчук — второй секретарь в Киеве ещё при брежневском любимце Щербицком.

Шушкевич выговорился и захотел мне показать какие-то плоды своей нынешней деятельности. Он очень старался казаться востребованным и значимым. Плодами оказались две статьи на компьютере, которые якобы опубликовали какие-то польские журналы, и несколько фоток, которые так и не смогли загрузиться: его компьютер, похоже, был куплен ещё в начале 90-х, гремел и пыхтел, как трактор, а монитор рябил и периодически терял цвета.

Я подумал, что так проходит земная слава. Если можно назвать славой краткий период власти, которой воспользовался так глупо и разрушительно. Для страны и для себя.

Леонид Кравчук в Киеве смотрелся внушительнее. Он подъехал на чёрном лимузине со строгой помощницей, которая чётко ограничила время беседы. Мы встретились в каком-то фонде, располагавшемся в дореволюционном особняке в центре Киева.

Кравчук был вальяжен и тоже словоохотлив. Шутил. Вспоминал забавные случаи по работе со Щербицким, встречи с Брежневым и слегка пародировал Горбачёва. Смеясь, вспоминал, как крутил у виска Щербицкий, когда Горбачёв во время приезда в Киев заговорил о перестройке. "Чтобы что-то перестроить, надо что-то разрушить, — сказал Щербицкий. — Что он несёт?"

Как ни странно, именно первый президент Украины, которого многие и называли двигателем распада СССР, как раз понимал масштаб и грех совершённого и словно оправдывался на протяжении всего разговора. Старый партаппаратчик Кравчук прекрасно осознавал, что они совершили и что последствия этого ещё десятилетиями будут больно и кроваво отзываться.

Шёл 2011 год, до Майдана было далеко, но Кравчук говорил, что ничего не закончилось, что Украина на распутье, Россия тоже, что во всём виноват Горбачёв, который не оставил им выбора в 91-м. Страна была разрушена им, они просто спасали свои республики.

Отчасти в его словах был резон. И он, похоже, говорил искренне. Не проливая слёз, не посыпая голову пеплом, просто спокойно и цинично анализировал события: было совсем плохо, я спас Украину, Ельцин и Шушкевич спасли Россию и Белоруссию.

И ещё Кравчук радостно попенял на умершего уже к тому времени Ельцина: вот кто больше всего хотел разрушить СССР, чтобы получить Россию во владение. Кравчук не под запись признался, что за независимость готов был с Ельциным торговаться по Крыму и даже отдать его был готов, но Ельцину на такие мелочи уже было наплевать.

Кравчук обладал обаянием одесского жулика-балагура, ему хотелось верить. Хотя хитрый прищур его глаз говорил, что даже он себе не всегда верит.

От бесед с этими старцами у меня оставалось странное и печальное чувство. Я думал, что остаток лет они доживают именно с таким ощущением: что и когда пошло не так, как и что они упустили, с какого момента события пошли не по плану? Да и могли ли они пойти по плану, если плана не было?

Кравчук тогда уехал со своей строгой помощницей в лимузине на новую встречу. Шушкевич ушёл ужинать котлетами на тесную кухню с ободранными табуретками.

Теперь они ушли из жизни один за другим. До и после Дня Победы. В дни, когда игра в украинскую независимость заканчивается кровью и расколом. Когда холодная война их времён кажется ламповой и милой игрушкой из старых фильмов про Бонда, где красавицы были отзывчивы и водку с мартини мешали, но не взбалтывали.

Каждый выбирает свою дорогу в ад. У кого-то ад уже в душе, и самое страшное — не умереть, а жить с ним, видя плоды дел своих.